Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как
говорят,
без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими.
Говорит и действует
без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и
слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Либеральная партия
говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести
без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные
слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
А Степан Аркадьич был не только человек честный (
без ударения), но он был че́стный человек (с ударением), с тем особенным значением, которое в Москве имеет это
слово, когда
говорят: че́стный деятель, че́стный писатель, че́стный журнал, че́стное учреждение, че́стное направление, и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но и то, что они способны при случае подпустить шпильку правительству.
Всё это она
говорила весело, быстро и с особенным блеском в глазах; но Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значения. Он слышал только ее
слова и придавал им только тот прямой смысл, который они имели. И он отвечал ей просто, хотя и шутливо. Во всем разговоре этом не было ничего особенного, но никогда после
без мучительной боли стыда Анна не могла вспомнить всей этой короткой сцены.
Другой, отставной офицер, тоже произвел неприятное впечатление на Катавасова. Это был, как видно, человек попробовавший всего. Он был и на железной дороге, и управляющим, и сам заводил фабрики, и
говорил обо всем,
без всякой надобности и невпопад употребляя ученые
слова.
— Да не найдешь
слов с вами! Право, словно какая-нибудь, не
говоря дурного
слова, дворняжка, что лежит на сене: и сама не ест сена, и другим не дает. Я хотел было закупать у вас хозяйственные продукты разные, потому что я и казенные подряды тоже веду… — Здесь он прилгнул, хоть и вскользь, и
без всякого дальнейшего размышления, но неожиданно удачно. Казенные подряды подействовали сильно на Настасью Петровну, по крайней мере, она произнесла уже почти просительным голосом...
Ей нужно было обвинять кого-нибудь в своем несчастии, и она
говорила страшные
слова, грозила кому-то с необыкновенной силой, вскакивала с кресел, скорыми, большими шагами ходила по комнате и потом падала
без чувств.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти
слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей
говорил? Он ей поцеловал ногу и
говорил…
говорил (да, он ясно это сказал), что
без нее уже жить не может… О господи!»
— Ну вот! — с отвращением отпарировал Свидригайлов, — сделайте одолжение, не
говорите об этом, — прибавил он поспешно и даже
без всякого фанфаронства, которое выказывалось во всех прежних его
словах. Даже лицо его как будто изменилось. — Сознаюсь в непростительной слабости, но что делать: боюсь смерти и не люблю, когда
говорят о ней. Знаете ли, что я мистик отчасти?
«Я, конечно,
говорит, Семен Захарыч, помня ваши заслуги, и хотя вы и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж вы теперь обещаетесь, и что сверх того
без вас у нас худо пошло (слышите, слышите!), то и надеюсь,
говорит, теперь на ваше благородное
слово», то есть все это, я вам скажу, взяла да и выдумала, и не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
Мы, люди старого века, мы полагаем, что
без принсипов (Павел Петрович выговаривал это
слово мягко, на французский манер, Аркадий, напротив, произносил «прынцип», налегая на первый слог),
без принсипов, принятых, как ты
говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя.
Лютов произнес речь легко,
без пауз; по
словам она должна бы звучать иронически или зло, но иронии и злобы Клим не уловил в ней. Это удивило его. Но еще более удивительно было то, что
говорил человек совершенно трезвый. Присматриваясь к нему, Клим подумал...
— Нимало не сержусь, очень понимаю, — заговорила она спокойно и как бы вслушиваясь в свои
слова. — В самом деле: здоровая баба живет
без любовника — неестественно. Не брезгует наживать деньги и
говорит о примате духа. О революции рассуждает не
без скепсиса, однако — добродушно, — это уж совсем чертовщина!
Ротмистр снял очки, обнажив мутно-серые, влажные глаза в опухших веках
без ресниц, чернобородое лицо его расширилось улыбкой; он осторожно прижимал к глазам платок и
говорил, разминая
слова языком, не торопясь...
Он выработал манеру
говорить без интонаций,
говорил, как бы цитируя серьезную книгу, и был уверен, что эта манера, придавая его
словам солидность, хорошо скрывает их двусмысленность. Но от размышлений он воздерживался, предпочитая им «факты». Он тоже читал вслух письма брата, всегда унылые.
Она
говорила не много, спокойно и
без необыкновенных
слов, и очень редко сердилась, но всегда не «по-летнему», шумно и грозно, как мать Лидии, а «по-зимнему».
— Не могу не сомневаться, — перебил он, — не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен во всем: ваш взгляд, голос, все
говорит. Вы смотрите на меня, как будто
говорите: мне
слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас,
без этого я не верю. Что это?
Рук своих он как будто стыдился, и когда
говорил, то старался прятать или обе за спину, или одну за пазуху, а другую за спину. Подавая начальнику бумагу и объясняясь, он одну руку держал на спине, а средним пальцем другой руки, ногтем вниз, осторожно показывал какую-нибудь строку или
слово и, показав, тотчас прятал руку назад, может быть, оттого, что пальцы были толстоваты, красноваты и немного тряслись, и ему не
без причины казалось не совсем приличным выставлять их часто напоказ.
— Зачем еще этот удар! Довольно их
без него! Знаете ли вы, кого любите? —
говорила она, глядя на него точно спящими, безжизненными глазами, едва выговаривая
слова.
— Женевские идеи — это добродетель
без Христа, мой друг, теперешние идеи или, лучше сказать, идея всей теперешней цивилизации. Одним
словом, это — одна из тех длинных историй, которые очень скучно начинать, и гораздо будет лучше, если мы с тобой
поговорим о другом, а еще лучше, если помолчим о другом.
Версилов был бледен, но
говорил сдержанно и цедя
слова, барон же возвышал голос и видимо наклонен был к порывистым жестам, сдерживался через силу, но смотрел строго, высокомерно и даже презрительно, хотя и не
без некоторого удивления.
— То же самое и в больнице,
говоря с вами, разумел, а только полагал, что вы и
без лишних
слов поймете и прямого разговора не желаете сами, как самый умный человек-с.
Я объяснюсь точнее: вы объявили нам наконец вашу тайну, по
словам вашим столь «позорную», хотя в сущности — то есть, конечно, лишь относительно
говоря — этот поступок, то есть именно присвоение чужих трех тысяч рублей, и,
без сомнения, лишь временное, — поступок этот, на мой взгляд по крайней мере, есть лишь в высшей степени поступок легкомысленный, но не столь позорный, принимая, кроме того, во внимание и ваш характер…
Третий результат
слов Марьи Алексевны был, разумеется, тот, что Верочка и Дмитрий Сергеич стали, с ее разрешения и поощрения, проводить вместе довольно много времени. Кончив урок часов в восемь, Лопухов оставался у Розальских еще часа два — три: игрывал в карты с матерью семейства, отцом семейства и женихом;
говорил с ними; играл на фортепьяно, а Верочка пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда и разговаривал с Верочкою, и Марья Алексевна не мешала, не косилась, хотя, конечно, не оставляла
без надзора.
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их не слишком частых длинных разговорах, и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет был не их чувство друг к другу, — нет, о чувстве они не
говорили ни
слова после первых неопределенных
слов в первом их разговоре на праздничном вечере: им некогда было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались на обмен мыслями
без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который не оставлял им ни времени, ни охоты для объяснений в чувствах, — это были хлопоты и раздумья о том, когда и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.
Вы встречали, Марья Алексевна, людей, которые
говорили очень хорошо, и вы видели, что все эти люди,
без исключения, — или хитрецы, морочащие людей хорошими
словами, или взрослые глупые ребята, не знающие жизни и не умеющие ни за что приняться.
Что удивительного было бы, что учитель и
без дружбы с Марьею Алексевною имел бы случаи
говорить иногда, хоть изредка, по нескольку
слов с девушкою, в семействе которой дает уроки?
Что надобно было бы сделать с другим человеком за такие
слова? вызвать на дуэль? но он
говорит таким тоном,
без всякого личного чувства, будто историк, судящий холодно не для обиды, а для истины, и сам был так странен, что смешно было бы обижаться, и я только мог засмеяться: — «Да ведь это одно и то же», — сказал я.
— А! Иван Федорович! — закричал толстый Григорий Григорьевич, ходивший по двору в сюртуке, но
без галстука, жилета и подтяжек. Однако ж и этот наряд, казалось, обременял его тучную ширину, потому что пот катился с него градом. — Что же вы
говорили, что сейчас, как только увидитесь с тетушкой, приедете, да и не приехали? — После сих
слов губы Ивана Федоровича встретили те же самые знакомые подушки.
— Видишь ли, в чем дело… да… Она после мужа осталась
без гроша. Имущество все описано. Чем она жить будет? Самому мне
говорить об этом как-то неудобно. Гордая она, а тут еще… Одним
словом, женская глупость. Моя Серафима вздумала ревновать. Понимаешь?
Она
говорила, сердясь, что я бестолков и упрям; это было горько слышать, я очень добросовестно старался запомнить проклятые стихи и мысленно читал их
без ошибок, но, читая вслух, — неизбежно перевирал. Я возненавидел эти неуловимые строки и стал, со зла, нарочно коверкать их, нелепо подбирая в ряд однозвучные
слова; мне очень нравилось, когда заколдованные стихи лишались всякого смысла.
— Разве на одну секунду… Я пришел за советом. Я, конечно, живу
без практических целей, но, уважая самого себя и… деловитость, в которой так манкирует русский человек,
говоря вообще… желаю поставить себя, и жену мою, и детей моих в положение… одним
словом, князь, я ищу совета.
— Она? Ну, вот тут-то вся неприятность и сидит, — продолжал, нахмурившись, генерал, — ни
слова не
говоря, и
без малейшего как есть предупреждения, она хвать меня по щеке! Дикая женщина; совершенно из дикого состояния!
Он, впрочем, знает, что если б он разорвал все, но сам, один, не ожидая моего
слова и даже не
говоря мне об этом,
без всякой надежды на меня, то я бы тогда переменила мои чувства к нему и, может быть, стала бы его другом.
Но он собой ужасно доволен остался; вспомните,
говорит, нелицеприятные господа судьи, что печальный старец,
без ног, живущий честным трудом, лишается последнего куска хлеба; вспомните мудрые
слова законодателя: «Да царствует милость в судах».
Генерал
говорил минут десять, горячо, быстро, как бы не успевая выговаривать свои теснившиеся толпой мысли; даже слезы заблистали под конец в его глазах, но все-таки это были одни фразы
без начала и конца, неожиданные
слова и неожиданные мысли, быстро и неожиданно прорывавшиеся и перескакивавшие одна чрез другую.
Сам он, объясняясь с Лизаветой Прокофьевной,
говорил «прекрасно», как выражались потом сестры Аглаи: «Скромно, тихо,
без лишних
слов,
без жестов, с достоинством; вошел прекрасно; одет был превосходно», и не только не «упал на гладком полу», как боялся накануне, но видимо произвел на всех даже приятное впечатление.
Но разгадка последовала гораздо раньше вечера и тоже в форме нового визита, разгадка в форме новой, мучительной загадки: ровно полчаса по уходе Епанчиных к нему вошел Ипполит, до того усталый и изнуренный, что, войдя и ни
слова не
говоря, как бы
без памяти, буквально упал в кресла и мгновенно погрузился в нестерпимый кашель.
Те остались этим очень довольны, а Платов ничего против
слов государя произнести не мог. Только взял мелкоскоп да, ничего не
говоря, себе в карман спустил, потому что «он сюда же, —
говорит, — принадлежит, а денег вы и
без того у нас много взяли».
— Я, брат, точно, сердит. Сердит я раз потому, что мне дохнуть некогда, а людям все пустяки на уме; а то тоже я терпеть не могу, как кто не дело
говорит. Мутоврят народ тот туда, тот сюда, а сами, ей-право, великое
слово тебе
говорю, дороги никуда не знают,
без нашего брата не найдут ее никогда. Всё будут кружиться, и все сесть будет некуда.
— То-то хорошо. Скажи на ушко Ольге Сергеевне, — прибавила, смеясь, игуменья, — что если Лизу будут обижать дома, то я ее к себе в монастырь возьму. Не смейся, не смейся, а скажи. Я
без шуток
говорю: если увижу, что вы не хотите дать ей жить сообразно ее натуре, честное
слово даю, что к себе увезу.
— Дорогая Елена Викторовна, — горячо возразил Чаплинский, — я для вас готов все сделать.
Говорю без ложного хвастовства, что отдам свою жизнь по вашему приказанию, разрушу свою карьеру и положение по вашему одному знаку… Но я не рискую вас везти в эти дома. Русские нравы грубые, а то и просто бесчеловечные нравы. Я боюсь, что вас оскорбят резким, непристойным
словом или случайный посетитель сделает при вас какую-нибудь нелепую выходку…
Я сделал это
без всяких предварительных соображений, точно кто шепнул мне, чтоб я не
говорил; но после я задумался и долго думал о своем поступке, сначала с грустью и раскаяньем, а потом успокоился и даже уверил себя, что маменька огорчилась бы
словами Матреши и что мне так и должно было поступить.
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял
без окон и
без дверей —
словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых,
говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
— Раменка околела-с. Вчерашний день, Иван пришел и
говорит: «Дай,
говорит, мне лошадь самолучшую; барин велел мне ехать проворней в Перцово!» Я ему дал-с; он, видно,
без рассудку гнал-с ее, верст сорок в какие-нибудь часа три сделал; приехал тоже —
слова не сказал, прямо поставил ее к корму; она наелась, а сегодня и околела.
Сделай милость,
говорит, чтобы не было большой огласки, похорони ты у меня этого покойника
без удостоверения полиции, а я,
говорит, тебе за это тысячу рублей дам!» И с этими
словами, знаете, вынимает деньги, подает священнику.
— Да бог с ним и с его духовной! По векселю и на свою седьмую часть я и
без нее получила бы все имение!.. Я об этом ему ни
слова и не
говорила! Катишь и священник уж сказали ему о том.
В самом деле, он был немного смешон: он торопился;
слова вылетали у него быстро, часто,
без порядка, какой-то стукотней. Ему все хотелось
говорить,
говорить, рассказать. Но, рассказывая, он все-таки не покидал руки Наташи и беспрерывно подносил ее к губам, как будто не мог нацеловаться.
— Вот что, Ваня,
без лишних
слов: я тебе хочу оказать услугу. Видишь, дружище, если б я с тобой хитрил, я бы у тебя и
без торжественности умел выпытать. А ты подозреваешь, что я с тобой хитрю: давеча, леденцы-то; я ведь понял. Но так как я с торжественностью
говорю, значит, не для себя интересуюсь, а для тебя. Так ты не сомневайся и
говори напрямик, правду — истинную…
— Ничуть, — отвечал я грубо. — Вы не изволили выслушать, что я начал вам
говорить давеча, и перебили меня. Наталья Николаевна поймет, что если вы возвращаете деньги неискренно и
без всяких этих, как вы
говорите, смягчений,то, значит, вы платите отцу за дочь, а ей за Алешу, — одним
словом, награждаете деньгами…